На форзаце книги «Зёрна для сада», которая лежит в моей библиотеке, – фотография бородатого мужчины в чалме с надписью «Танрыбакан Мысад ибн Хасани». Это мистификация кабардинского поэта и прозаика Хасана Тхазеплова.
Максимы восточных поэтов – пышность слога и в то же время заповедная мудрость очарованного миром и горько разочарованного человека, похоже, давно и прочно завладели сердцем Хасана. И он «воздвиг» свой рукотворный диван (сборник), на страницы которого выплеснул многомерность чувств и раздумий о жизни, посещающих человека. Речь идёт о сборнике поэтических миниатюр Хасана Тхазеплова, выпущенном издательством «Эль-Фа», уже ушедшем в историю.
У кавказских народов издревле бытует столь лаконичный жанр, как четверостишие с парной рифмой, который в восточной поэзии называется рубаи, и поэт «В зёрнах для сада» мастерски облекает свои четверостишия в азиатскую тогу, чем поражали воображение Омар Хайям, Рубаки, Физули, Низами.
Бесславное это дело – пересказывать стихи, их просто надо читать, порой как бы вылущивая ядрышко из ореха, когда хочешь распробовать его на вкус: какое оно – сладкое, горькое? У «Хасани» оно, как сама жизнь – таящее в себе искус удовольствия и боль разочарования, где первое и второе воспринимаются как испытания, ниспосланные нам богом. «Хасани» оптимист, хотя его рубаи отдают трагизмом жизненной полноты, её драматически суровой завершённостью:
«Обитаем в прекрасном пространстве, на любимой планете Земле,/ И законами верхнего странствия мы у Солнца в космической мгле./ Кто придёт нам на помощь в раздорах: на Земле в изобилии вздор,/ Неужели земные дороги – всех минувших стократный повтор?».
Расцвеченный, декорированный восточным колоритом рубаят Хасани доказывает, что эти привнесения лишь оттеняют этническую сущность мироощущения автора, остающегося носителем философских исканий адыгов.