Вот и ещё один Первомай ушёл в прошлое. Сегодня этот праздник проходит тихо, «под сурдинку», и только природа, равнодушная к социальным и политическим переменам, радует глаз пышным, ярким цветением. Поэтому неудивительно, что большинство горожан стремится в эти дни выбраться на дачу.
Но детство моего поколения, родившегося в конце пятидесятых – начале шестидесятых, выпало на прекрасное время хрущёвской оттепели. Первомай тогда был совсем другим – с весёлой музыкой на улицах, с долгой, утомительной, но всё равно интересной демонстрацией, с призывами из громкоговорителя и криками «Ура!» и, конечно, с маёвками. Молодёжь была устремлена в светлое будущее, фронтовики были живы и здоровы, а наши мамы молоды и красивы…
Па-де-труа по-вьетнамски
Первомайский праздник имел официальное название – День международной солидарности трудящихся. Мы, детсадовцы, довольно смутно представляли себе, что такое международная солидарность. Моё первое знакомство с этой датой состоялось благодаря смешной детской считалочке: «Первое мая, курица хромая, а петух босой, подавился колбасой».
Но воспитатели и методисты были люди политически подкованные, и наши первомайские утренники обязательно включали в себя песни и танцы народов мира. Пожалуй, мира – это слишком сильно сказано, но, кроме обязательной русской плясовой и усреднённого кавказского танца, исполнявшегося под мелодию «Эльбрус-красавец смотрит сквозь тучи», мы разучивали то украинский гопак, то нечто грузинское, то среднеазиатское. Конечно, «оригинальную программу» исполняла не вся группа, а два-три человека. Зато они были одеты в соответствующие национальные костюмы, и наш утренник выглядел как небольшое содружество народов.
Как-то раз мы даже сплясали вьетнамский танец. Началась история с того, что бабушка купила мне китайскую шляпу от солнца. Это был плоский соломенный блин, посередине которого наклеен байковый кружок и продёрнута тесёмка. Предполагалось, что кружок разместится на макушке, а тесёмочки должны завязываться на подбородке. Шляпа была на редкость неудобной, постоянно соскальзывала с положенного места. Я её не очень жаловала, но всё же принесла в садик, чтобы похвастаться перед подружками. Наш музработник и воспитатели увидели это «чудо художественной мысли», и фантазия их заработала.
В результате они изобрели эдакое юго-восточное па-де-труа – танцевали его две девочки и один мальчик. Подыскали какую-то корейскую, или китайскую, а может, и в самом деле вьетнамскую мелодию. Вы не поверите, но я помню её до сих пор, хотя после того дня никогда не слышала. Нас обрядили в широкие блузы и штанишки до колен, обшитые по краю атласной лентой. Мой «блин», поскольку он был один, надели на нашего кавалера, а на нас с партнёршей – обычные детские соломенные шляпки с полями. В руки дали погремушки в виде колокольчиков. Не знаю, имели ли наши движения хоть какое-то отношение к настоящим вьетнамским танцам, но «аплодисмент» мы сорвали, как заправские артисты.
«Фабрики-машины»
Перед праздником родители приносили с работы подарки – профсоюзы тогда были богатыми, и подарки детям полагались не только в Новый год, но и к 1 Мая, и к 7 ноября. Наконец долгожданный день наступал. Несмотря на выходной, поднимали нас пораньше: автобусы в праздник ходили редко. Шофёры тоже хотели отдыхать. В общественном транспорте было не протолкнуться, но никто не ругался: не хотелось портить праздничное настроение. Нас, обитателей микрорайона Искож, довозили только до железнодорожного переезда у бывшей шестой школы, дальше дорога была перекрыта. Подхватив моего младшего братишку на руки, родители почти бегом неслись к бабушке, жившей на углу проспекта Ленина и Советской, там сбрасывали нас и мчались на сборный пункт своих организаций.
Честно говоря, родители шли на демонстрацию без особого удовольствия, да это и понятно. В выходной вскакивай ни свет ни заря, толкайся в автобусе, успокаивай плачущих детей, и не дай бог опоздать на сборный пункт: колонна уйдёт, и ищи её потом! Но колонна ещё стояла на месте, профорг отмечал явку, и напряжение отпускало. Непонятно откуда появлялась «секретная» бутылка, а к ней кое-какая закуска, и вскоре от утренней хандры не оставалось и следа. После демонстрации родители приходили к бабушке бодрые, возбуждённые, и мама весело смеялась папиным шуткам, хотя обычно обрывала его и просила «не валять дурака перед детьми».
Но это уже после демонстрации. А пока мы влезали на бабушкин письменный стол, стоявший у окна, и упоённо любовались нарядным шествием. Правда, начало было не слишком интересным: шли школьники, студенты техникумов, потом колонна КБГУ. Но и тут было на что посмотреть: то маршировал духовой оркестр, то колонна физкультурников в ярких трико и с флагами в руках, то ансамбль национального танца. Городские предприятия старались продемонстрировать свою продукцию. На обычном грузовике, борта которого были замаскированы лозунгами или гирляндами из искусственных цветов, располагалась целая выставка. Чаще всего это были круглые многоярусные вращающиеся пирамиды, а на них расставлены образцы: у консервного завода – банки с огурцами, помидорами, соками, у обувщиков – ботинки и туфли на все вкусы, у галантерейщиков – сумки, кошельки. Одним словом, настоящая ВДНХ городского масштаба. Мы взволнованно подскакивали и орали: «Бабушка! Фабрики-машины едут!». Но бабушке было не до нас: она готовила праздничный обед и только просила не обрушить стол. А колонны всё шли и шли. Вот на машине проехал вращающийся земной шар, а вокруг него, укреплённый на проволоке, летит спутник. Вот предмет нашей лютой зависти – машина мебельной фабрики. В кузове оборудована настоящая комната, а на диване и в креслах сидят дети. Как мы мечтали оказаться на их месте!
Почётная повинность
На площади Ленина (теперь площадь Согласия) напротив Дома Советов сооружали трибуну, на которой высокое начальство во главе с первым секретарём обкома принимало парад. Кроме них, на трибуне были приглашённые – передовики производства, лучшие педагоги, инженеры, строители. Стоять на трибуне в праздник считалось очень престижным. Там же, на площади, стоял автобус с громкоговорителем, и оттуда почти левитановским голосом объявляли, колонна какого предприятия вступает на площадь, провозглашали лозунги и призывы, на которые народ откликался нестройными криками «Ура!». Послушать это пять минут даже интересно, но стоять на трибуне два с лишним часа на солнцепёке – нет, такому «почёту» не позавидуешь.
Последний день детства
В седьмом классе и я впервые прошла в колонне демонстрантов. Но запомнилось не шествие, а непроходимая толпа на проспекте Ленина: казалось, весь город столпился на отрезке между улицами Ногмова и Головко. А когда я училась в восьмом мама впервые купила мне «взрослые» туфли – вернее, босоножки. Мода совершила очередной виток, и, по забавному совпадению, нынешние девушки носят такую же обувь, как и мы тогда: толстенная «платформа» и несуразно высокие каблуки. Сегодня эта мода кажется мне карикатурной, а тогда я предвкушала, как обзавидуются одноклассницы. К Первомаю я смастерила себе сногсшибательный наряд: брюки в широченную матрасную полоску и пёстрый вязаный жилетик с белой блузкой. Довершали великолепие уже упомянутые босоножки. Когда я пришла на сборный пункт, классная воззрилась на меня с ужасом, но промолчала: несмотря на строгий наказ «белый верх, тёмный низ», почти все девчонки явились разряженные в пух и прах. Не отправлять же всех домой! Пацаны разглядывали нас с робким удивлением, а мы, впервые чувствуя себя объектом мужского внимания, с деланной небрежностью поправляли причёски. Я с вечера выпросила у мамы её бигуди, накрутилась и потом не спала всю ночь – очень уж они мешали. Тогда мне впервые стал понятен смысл выражения «красота требует жертв». Конечно, демонстрацию я не запомнила, так как не видела ничего, кроме себя, любимой. А спустя много лет осознала, что именно в тот день окончательно распрощалась с детством…
Люблю пикник в начале мая
Демонстрация продолжалась до полудня, и всё это время на улицах толпились люди, с лотков продавали мороженое, пирожки, шоколадки, пиво и лимонад. Отшагав в колонне, люди складывали плакаты и флаги в те же демонстрационные грузовики и отправлялись кто в парк, а кто домой, к накрытым столам.
Но первомайские посиделки являлись, так сказать, генеральной репетицией: главное застолье было второго числа, на маёвке. Казалось, второго мая весь город выходил на природу. Тогда парк не просматривался, как сейчас, насквозь от аллеи до аллеи. Между деревьями густо росли кустарники: калина, сирень, жасмин, спирея. Под каждым кустом усаживались по две, а то и по три компании. Снедь была простая, но обильная, выпивки не слишком много – дорого, да на «вчерашние дрожжи» много и не требовалось. Так, для поправки здоровья, к тому же завтра на работу. Зато те, кто приходил с гитарой или гармонью, были центром внимания: тогда любили петь за столом независимо от наличия слуха и голоса. И пели от души, напрочь забыв, что до революции маёвка считалась важным политическим мероприятием: под видом пикника молодые большевики устраивали партсобрания. Сегодня забыты обе традиции: собрания проводят в залах, а пикники – на дачах…
