В том, что все мы в неоплатном долгу перед родителями, едины и общечеловеческая мораль, и все священные книги основных мировых религий. 
Но, думаю, всякий живущий в долгу ещё и перед теми, кто принимал участие в его личностном становлении. Я имею в виду не только школьных учителей, отношение к которым с возрастом и вправду становится сакральным, не только писателей, художников, артистов, мыслителей, на чьих произведениях и созданных образах мы росли, но и всех старших. Они учили нас прежде всего на собственном авторитетном примере. У каждого они были во множестве, на каждого оказывали немалое влияние, но редко кто из них при жизни получал от нас достойное воздаяние.
Башир Махмудович Карданов был для меня именно таким примером, как и для многих моих сверстников, студентов историко-филологического факультета Кабардино-Балкарского госуниверситета в 60-е годы прошлого столетия. Почти все пять лет учёбы в вузе он был нашим деканом, и для него это была не только должность, но и продолжение отеческого долга, и это не просто красивые слова. В те годы на весь Северный Кавказ было всего два университета – Дагестанский и Кабардино-Балкарский. Поэтому здесь училось множество молодых людей, которые домой могли попасть максимум раз в месяц, а то и реже. Основным источником пропитания была стипендия. Поэтому, не говоря о главном – учебном процессе, организовать достойные условия для студентов было задачей не из лёгких. И решение этой проблемы ложилось на плечи декана, его заместителя и общественных помощников. К чести Башира Махмудовича, он сумел организовать и учебный процесс, и жизнь студентов в целом таким образом, что наш факультет был подобием большой семьи, где все не просто знали друг друга, но и считались с положением каждого. Здесь собрался интернациональный состав, представлявший фактически весь Кавказ и Закавказье. Мне часто доводилось быть членом комиссий, которые после каждой сессии распределяли стипендии, места в общежитии и другие студенческие блага. И я не раз удивлялся тому, что декан лучше нас, студентов, знает материальное положение и различные проблемы каждого, умеет вовремя заметить, предельно деликатно поддержать, направить, подсказать, разобраться и в том, что касается учёбы, и в бытовых проблемах, и в организации общественных мероприятий.
А интересных мероприятий было немало. К нам нередко приглашали известных в республике поэтов, писателей, музыкантов, бывших выпускников нашего факультета – в общем, интересных людей. В этом немалую роль играло то, что Башир Махмудович был в своё время министром культуры Кабардино-Балкарии, а ещё раньше возглавлял республиканский Радиокомитет. Он был хорошо знаком со многими деятелями культуры и литературы, причём не только местными. Бывали у нас гости из Москвы, Тбилиси, Ленинграда, Ростова. 
Молодёжь, по большей части выходцы из отдаленных сёл, а многие – из соседних республик, краёв и областей, приобщалась к миру большой культуры. Частью этого приобщения были самодеятельные группы, формирование и существование которых стимулировал наш деканат и которые побеждали на разных конкурсах. Казалось бы, что уж тут такого? Но благодаря этому из вчерашних обыкновенных мальчишек и девчонок за годы учебы наставники выпестовали целый отряд настоящей профессиональной интеллигенции – учителей, журналистов, научных работников, писателей, причём с широким кругозором, образцовыми принципами поведения и высокой планкой отношения к гражданскому долгу. Делалось это, конечно, не одним человеком, но всё-таки благодаря той тихой и упорной работе, которая велась всечасно и вседневно деканом и его прекрасной командой. И если сегодня десятки студентов тех лет являются прекрасными педагогами, известными не только на Кавказе, писателями и поэтами, докторами наук и профессорами, определяющими направление научной мысли не только в нашей маленькой республике, но нередко и в стране, то это заслуга тех, кто способствовал раскрытию талантов, кто по-отечески заботился о судьбе каждого своего ученика, кто помогал нам найти дорогу в жизни.
По натуре Карданов был человеком немногословным, говорил тихо, с расстановкой, почти без эмоций. Но при этом речь его была подобием взведённой пружины, и каждое слово по смыслу и содержанию попадало в точку. И ещё одна отличительная черта: Баширу Махмудовичу, несмотря на его статус и авторитет, можно было возражать. Он умел слушать и никогда не пытался подавлять собеседника. В то же время спорить с ним было крайне трудно, потому что он всегда точно расставлял акценты, не допуская резкости суждений, никакого командного тона – только спокойная, уравновешенная речь, словно прозрачный речной поток, не бурный с виду, но с глубоким и мощным течением.
Студенческая пора – время, когда в человеке бурлит энергия: бывали на факультете и конфликты, и «безбашенные» озорники. Башир Махмудович мог любого поставить на место, когда это было нужно. Но он умел находить такие варианты, что никакой конфликт не выходил за пределы здания и не имел жёстких последствий для провинившегося. Я до сих пор не могу понять, как он умел своим тихим голосом и мягким тоном развернуть сознание почти неуправляемого человека так, что у того упрямство, озорство, буйство волшебным образом сменялись на совестливость и готовность к контакту.
Можно было бы предположить, что наш декан был мягким по натуре, если бы не история его ухода с должности министра культуры республики, случайно ставшая мне известной. Сам он об этом никогда не рассказывал, но было это, по воспоминаниям других людей, так. Ещё в 1937 году был репрессирован и решением пресловутой «тройки» расстрелян его старший брат, офицер Красной Армии Амин Карданов. Спустя двадцать лет, во времена хрущёвской «оттепели», пошла волна разоблачений культа личности, а с нею и реабилитации жертв того жестокого периода в истории нашей страны. В это самое время на одном из высоких совещаний Башир Махмудович заявил: партия исправляет свои прошлые ошибки, посмертно возвращая доброе имя жертвам необоснованных репрессий. Но если мы признаём, что репрессированные были безвинны, то виновными надо признать лиц, которые вершили неправедный суд. Речь не идёт о призыве кого-то казнить, сажать или ограничивать в правах. Но почему же человек (тут он назвал имя) из тех, кто во времена террора входил в состав всемогущей «тройки» и с лёгкостью выносил смертные приговоры, восседает на нашем совещании прямо в президиуме так, будто он борец за восстановление справедливости, которую сам же жестоко попирал?
А в президиуме совещания и вправду сидел один из «непотопляемых» номенклатурных партийцев, подпись которого стояла под приговором Амину Карданову и другим безвинно приговорённым. Бросить такое в лицо человеку, которого продолжали считать одним из столпов власти, – поступок дерзкий и без последствий не оставляемый… Ради того чтобы совершить его, Башир Махмудович сознательно поставил на кон свою служебную карьеру. Он понимал, насколько могущественные силы стоят за подобными чиновниками, понимал, что ни прежние заслуги, ни инвалидность, полученная на войне, его не спасут. Но промолчать означало предать память брата. Такого этот человек, с виду тихий, мягкий и интеллигентный, допустить не мог. Это был поступок, исполненный духовной чистоты, жест высокого достоинства. Как и следовало ожидать, вскоре после этого Башир Карданов покинул министерское кресло и «обойму» республиканской номенклатуры. Спасло его то, что он несколько ранее, несмотря на сложные условия послевоенного времени, нашёл возможность заниматься наукой и защитил кандидатскую диссертацию. Это позволило ему найти себя в научно-педагогической сфере, помогло занять достойное место в обществе.
Говорят, человек, испытавший несправедливость по отношению к себе, или сам ожесточается, или, наоборот, становится противником всякой жестокости. Второе случается очень редко, но всё же такое случается, и жизнь Башира Махмудовича Карданова тому свидетельство. Для нас, учившихся во время его руководства факультетом, он был примером человечности, интеллигентности, щедрости души. Башир Махмудович никогда не требовал к себе особого внимания, никогда не выделял из общей среды любимчиков, он выполнял свой человеческий долг по отношению к каждому.
Вот ещё о чём я должен упомянуть. Семьи Иналуко Гутова, моего прадеда, и Жинуса Карданова, деда Башира Махмудовича, жили рядом. Между двумя домами был всего лишь плетень, в котором при каждом его обновлении обязательно оставлялся проход – чтобы ходить друг к другу не улицей, а по-свойски, напрямую, из одного двора в другой. Традиционно такие знаки доверительных отношений были между семьями разделившихся братьев или людей, между которыми были истинно братские отношения. 
Внуки Жинуса и внуки Иналуко, в их числе Башир Махмудович со своими родными и двоюродными братьями, а также мой отец, мои дяди, выросли как одна семья в одном доме, деля между собой все радости и невзгоды. Поэтому между нами давние связи, обязывающие бережно хранить память о наших отцах, дедах и прадедах. Такие связи – не круговая порука, не патриархальщина, призывающая слепо почитать без разбору как достойное, так и недостойное. Я благодарен Баширу Махмудовичу за то, что он, будучи деканом, относился ко мне со строгостью, как и положено суровому и справедливому родственнику, старшему по возрасту и положению, не докучал скучными нотациями, а воспитывал своим примером. Отплатить ему тем же я не имею возможности. Но, сохраняя добрые традиции и благодарную память о достойном человеке, я могу, как он когда-то мне, протянуть руку тем, кто сегодня приходит нам на смену и занимает своё место в вечно изменяющемся мире. Я могу по мере своих малых сил передать им то, что не суждено было вернуть ему, одному из моих Учителей. Это, наверное, и есть достойная форма благодарности к таким людям.