Вы знаете, как появилась булочка с изюмом? Если верить Владимиру Гиляровскому, её изобрёл знаменитый московский пекарь Иван Филиппов. И произошло это совершенно случайно. 
Однажды столичный генерал-губернатор Арсений Закревский купил свежую сайку и обнаружил в ней… таракана. Вызванный «на ковёр» Филиппов перепугался, схватил насекомое и тут же его съел. Каким-то чудом ему удалось убедить генерала, что это никакой не таракан, а всего лишь изюминка. Вернувшись в пекарню, Филиппов решил перестраховаться и высыпал в тесто целый мешок изюма.
Автор книги «Москва и москвичи» дважды бывал в нашей республике. Более того, «дядя Гиляй» стал первым европейцем, посетившим ущелье Безенги. Вместе с кунаками-черкесами он направлялся к ледникам через Кавказский хребет, но в пути серьёзно пострадал от камнепада. Тем не менее впечатления от Кабардино-Балкарии у писателя остались самые радужные. Вот что писал об этой поездке сам Гиляровский: «Собрались мы с моим другом на Кавказ за лошадьми и покатили. С собой взяли двух казаков – лошадей вести. А в Кабарде у Бокова (друг Гиляровского) знакомства большие, таскают нас как дорогих гостей из аула в аул, устраивают охоты, тамаши. Побывали даже в Урусбиях на Эльбрусе, турью охоту горцы нам устроили…». 
Местных жителей столичный гость покорил смелостью и решительностью. Циркач, наездник, кулачный боец, он и с виду был мужчиной колоритным. «Боков – удалец хоть куда, но и мне почёт немалый был: уж очень поразило их моё цирковое искусство, меткая стрельба да знание лошади – опыт прошлого. К горам, которые я впервые увидел, скоро привык. Надо сказать, что Боков подарил мне ещё на зимовнике свою черкеску, бурку, кинжал – словом, одел меня настоящим кабардинцем и сам так же был одет». 
Недели через три горцы пригласили гостей поохотиться на туров. Благодаря этому дядя Гиляй завёл ещё одно приятное знакомство. Нового друга писатель называет Ага. «На турьей охоте с нами был горец, который обратил моё внимание: ну совсем Аммалат-бек из романа Марлинского или лермонтовский Казбич. Или, скорее, смесь того и другого. Видно только, что среди горцев он особа важная – стрелок и джигит удивительный, шашка, кинжал и газыри в золоте. В глухом горном ауле, на тамаши, где была нам устроена охота, горцы на него смотрели с каким-то обожанием, держались почтительно и сами не начинали разговоров, и он больше молчал. А разговорился он со мной. Оказывается, почти один из окружающих, он немного владел русским языком. Его заинтересовали некоторые мои цирковые штуки, и хотя он почти не задавал вопросов, но чувствовалось, что это горская гордость не позволяет ему проявлять любопытство. И я рассказал ему, что я актёр, служил в цирке, охотник с детства и нехотя оставляю Кавказ, да, кстати, у меня и паспорта нет. Видимо, я его заинтересовал и понравился ему, потому что в заключение он сказал: «Ты мэнэ кунак – я тэбэ кунак! Моя – твоя, твоя – моя!». 
Новый знакомый подарил Гиляровскому лошадь и винчестер, после чего друзья отправились в путь. 
«Нальчик, столицу Кабарды, мы незаметно миновали поздно вечером, – вспоминает писатель. – Проехали мимо лежащего рядом с Нальчиком Большого аула, и заночевали в отдельной лёгкой постройке, кунацкой, на широких низких скамьях, обитых коврами. Огня не зажигали и перед рассветом выехали в путь, в страшное ущелье, которое перед нами зияло. Вспоминаю Лермонтова: «Как трещина, жилище змея…» И действительно, бурно вьющийся излучинами Черек был этот бешеный змей, вырвавшийся из ледников Каштан-тау. Около полусотни километров сверкала изломами узкая трещина, и на всём её протяжении не живёт ни одного человеческого существа. Только там, под ледниками, на другом берегу Черека, лепится к скалам заоблачный аул Безенги, а там, за ним, две вершины неведомого Каштан-тау, по обе стороны которого снега горного хребта и будто бы перевал, исстари известный в этом единственном в этих горах ауле под названием «Магометова дорога». 
Во второй раз Гиляровский приехал сюда вместе с женой и дочерью. Пишет, что завёл кунаков среди балкарцев и отправился к ним в гости – «в их почти недоступные аулы». Правда, поохотиться на туров на этот раз писателю не довелось. Да и привычные места он узнал не сразу. «Знакомое мне ущелье Черека уж стало не то: вместо головоломного карниза, по которому мы тогда бедовали, проложена дорога, по которой ездили арбы. Кое-где рабочие разделывали дорогу. В том самом месте, где мы тогда остановились перед скалой, заградившей путь, стояла рабочая казарма и жил инженер. Скала была взорвана, и в пещере находился склад пороха и динамита. Дорога пока дошла только до этого места. Мы спустились к Череку, к мосту по «чёртовой» лестнице, по отвесу, не тронутому инженерами. На том же месте стадо коз. Такой же мост из прутьев. Тот же подъём по осыпи, по тропинке, ведущей в Безенги, к леднику у Каштан-тау. Горцы сказали мне, что как начали прокладывать дорогу, так туры исчезли. С той поры не был я в тех краях…». 
Гиляровский прожил яркую, интересную жизнь, и ему было что вспомнить и рассказать. Вот только таинственное слово «тамаши» остаётся загадкой. Что оно означает, выяснить так и не удалось. 
Кстати, с посмертным юбилеем писателя связана любопытная история. В декабре 2003 года Центробанк России выпустил в обращение десять тысяч серебряных монет номиналом в два рубля, посвящённых 150-летию со дня его рождения. На монете были указаны годы жизни – 1853-1935. После обнародования информации о рождении Гиляровского в 1855 году монету признали «неправильной» и у коллекционеров её цена выросла в тысячу раз.