В начале 70-х годов на советские экраны вышел художественный фильм «Земля Санникова». Его премьера имела грандиозный успех. Только в 1974 году картину посмотрели более 40 миллионов зрителей.
Благодаря этой картине в нашей республике побывало целое созвездие талантливых артистов: Олег Даль, Владислав Дворжецкий, Георгий Вицин, Юрий Назаров и легендарный танцор Махмуд Эсамбаев.
Для натурных съёмок использовались достаточно экзотические места: ледовый поход снимали на Финском заливе, Землю Санникова - в Долине Гейзеров на Камчатке. Сцена жертвоприношения оленей на плоту снята в Кабардино-Балкарии, на озере Шэдхурей, а очищение соплеменницы шаманом – в Чегемском ущелье у водопадов близ селения Хушто-Сырт. 
Фамилия Эсамбаева известна практически всем. Своим талантом он покорил не только Россию. Король танца – этот титул закрепился за ним ещё в молодости. «Такие люди, как Махмуд Эсамбаев, встречаются раз, даже не знаю, во сколько лет. Он, по существу, так пластичен, так музыкален и так выразителен, что всё, что он исполняет, никто другой бы сделать не смог», – сказала о нём великая балерина Галина Уланова.
В обыденной жизни танцор тоже был человеком неординарным. К примеру, Эсамбаев никогда не снимал знаменитую папаху. Он был единственным человеком в СССР, которому разрешили сфотографироваться на паспорт в головном уборе. «Самые неудобные места в зрительном зале – это за колонной и за Махмудом Эсамбаевым, в его неизменной папахе», – шутил остряк Никита Богословский.
 В одном из интервью Эсамбаев признался, что всякий раз перед выходом из дома смотрится в огромное зеркало. Разглядывая собственное отражение, он повторяет одну и ту же фразу: «Махмуд, Аллах не дал тебе красивого носа, но зато наградил великолепной фигурой». По словам танцора, эти слова давали ему заряд бодрости на весь день.
В этом году Эсамбаеву исполняется сто лет. Он родился 15 июля 1924 года в селении Старые Атаги. Танцевать начал с раннего детства, и уже в семь лет отплясывал на свадьбах, на которые ездил вместе с отцом. Окончив Грозненское хореографическое училище, он танцевал в Чечено-Ингушском государственном ансамбле песни и танца, потом в Пятигорском театре музыкальной комедии.
Юность Махмуда пришлась на годы Великой Отечественной войны. В составе концертной бригады он выступал на передовой, на строительстве оборонительных сооружений и в военных госпиталях. Во время одного из концертов Эсамбаев был ранен в ногу. В полевом госпитале ему сделали операцию. По воспоминаниям его дочери Стеллы известно, что хирург сказал Махмуду: «Ногу я вам спас, но танцевать вы больше не сможете». Но Эсамбаев уже не мыслил себя без этой профессии. Он не только лечился после ранения, но и не переставал тренироваться, возвращая себе былую форму.
После депортации чеченцев в Среднюю Азию Эсамбаев стал солистом Киргизского театра оперы и балета. Исполнял главные партии в балетах «Лебединое озеро», «Бахчисарайский фонтан», «Спящая красавица». В 50-х годах артист оставил академическую сцену и обратился к народному танцу. Вскоре Эсамбаев выступил со своей программой в Москве, а затем в составе труппы «Звёзды советского балета» посетил с гастролями Францию и Южную Америку, где имел грандиозный успех.
Он – создатель первой сольной программы в СССР «Танцы народов мира». В его репертуаре огромное количество самых разнообразных танцев: чеченских, узбекских, таджикских, башкирских, индийских, испанских…
С еврейским танцем связана особая история. «Мой отец - чеченец и мама - чеченка, – рассказывал танцор. – Отец прожил 106 лет и был женат одиннадцать раз. Вторым браком он женился на еврейке, одесситке Софье Михайловне. Её и только её я всегда называю мамой. Она звала меня Мойше.
– Мойше, – говорила мачеха, – я в ссылку поехала только из-за тебя. Мне тебя жалко».
Во Фрунзе Махмуд целыми днями пропадал с приятелями во дворе.
– Мойше! – кричала Софья Михайловна. – Иди сюда! Иди сюда, я тебе скажу, почему ты такой худой. Потому что ты никогда не видишь дно тарелки. Иди скушай суп до конца.
«Мама сама не ела, а всё отдавала мне, – вспоминал позднее танцор. - Она ходила в гости к своим знакомым одесситкам Фире Марковне, Майе Исаaковне – они жили побогаче, чем мы, – и приносила мне кусочек струделя или ещё что-нибудь.
– Мойше, это тебе.
– Мама, а ты ела?
– Я не хочу».
Жизнь относительно наладилась после того, как Махмуд стал руководителем танцевального кружка на мясокомбинате. За работу он получал мешок лошадиных костей. Мама сдирала с них кусочки мяса и делала котлеты напополам с хлебом, кости шли на бульон.
«Она умела из ничего приготовить вкусный обед, - рассказывал танцор. - Когда я стал много зарабатывать, она готовила куриные шейки, цимес, приготовляла селёдку так, что можно было сойти с ума. Мои друзья по Киргизскому театру оперы и балета до сих пор вспоминают: «Миша! Как ваша мама кормила нас всех!». Но сначала мы жили очень бедно. Мама говорила:
- Завтра мы идём на свадьбу к Меламедам. Там мы покушаем гефилте фиш, гусиные шкварки. У нас дома этого нет. Только не стесняйся, кушай побольше… На свадьбе тебя попросят станцевать. Станцуй, потом отдохни, потом спой. Когда будешь петь, не верти шеей. Ты не жираф. Не смотри на всех. Стань против меня и пой для своей мамочки, остальные будут слушать.
Я видел на свадьбе ребе, жениха и невесту под хупой. Потом все садились за стол. Играла музыка, и начинались танцы-шманцы. Мамочка говорила: «Сейчас Мойше будет танцевать». Я танцевал раз пять-шесть. Потом она говорила: «Мойше, а теперь пой». Я становился против неё и начинал: «Ву немт мен, ву немт мен, ву немт мен?..» Мама говорила: «Видите, какой это талант!». А ей говорили: «Спасибо вам, Софья Михайловна, что вы правильно воспитали одного еврейского мальчика. Другие ведь, как русские, ничего не знают по-еврейски».
Однажды Софья Михайловна спросила своего приёмного сына: 
– Мойше, скажи мне, русские – это народ?
– Да, мама.
– А испанцы тоже народ?
– Народ, мама.
– А индусы?
– Да.
– А евреи – не народ?
– Почему, мама, тоже народ.
– А если это народ, то почему ты не танцуешь еврейский танец? В «Евгении Онегине» ты танцуешь русский танец, в «Лакме» – индусский…
– Мама, кто мне покажет еврейский танец? – спрашивал Махмуд Эсамбаев.
– Я, – отвечала Софья Михайловна.
«Мама была очень грузная, весила, наверно, 150 килограммов.
– Как ты мне его покажешь? – удивлялся я.
– Руками.
 – А ногами?
– Сам придумаешь. Она напевала и показывала мне «Фрейлехс», его ещё называют «Семь сорок». В 7.40 отходил поезд из Одессы на Кишинёв, и на вокзале все плясали. Я почитал Шолом-Алейхема и сделал себе танец «А юнгер шнайдер». Костюм был сшит как бы из обрезков материала, которые остаются у портного. Брюки короткие, зад – из другого материала. Я всё это обыграл в танце, и он стал бисовкой. На «бис» я повторял его по три-четыре раза. Мама говорила: «Деточка, ты думаешь, я хочу, чтоб ты танцевал еврейский танец, потому что я еврейка? Нет. Евреи будут говорить о тебе: вы видели, как он танцует бразильский танец? Или испанский танец? О еврейском они не скажут. Но любить тебя они будут за еврейский танец».
Еврейское искусство в те годы не особо поощрялось. Зрители удивлялись и часто спрашивали танцора:
– Как вам разрешили такой танец?
– Я сам себе его разрешил, – отвечал Махмуд Эсамбаев.