Шёл август 1942 года. Фашисты наступали на юг. В черкесском ауле Бесленей, что в 40 километрах западнее Черкесска, уже были слышны раскаты далёкого боя, когда на окраине аула у реки появился обоз с детьми…
Весной 1942 года измученных, голодных детей, чьи родные сражались с фашистами на фронте либо умерли от голода и бомбёжек, под обстрелами увозили из блокадного Ленинграда как тогда думали, в безопасное место, в Краснодарский край. Вместо предполагаемых 3-5 дней пути дорога заняла месяцы и уносила маленькие жизни одну за другой.
В Армавире фашисты разбомбили детский поезд. Выжившие, среди которых было много евреев, скитались больше месяца. Приютить детей люди боялись. Немцы приближались к городу, а за укрывательство евреев они жестоко карали местное население. Оставаться здесь было опасно. Местные власти Краснодара приняли решение направить детей подальше от врагов, в сторону Кавказского хребта, в удалённую от фронта Абхазию. Дали им несколько повозок с лошадьми и запас еды на один день.
Обоз обречённо шёл через станицы и сёла Ставропольского и Краснодарского краёв, в сторону Теберды. В августе 1942 года он появился на окраине аула Бесленей, что в Карачаево-Черкесии. Первыми его увидели местные мальчишки, на их зов потянулись старшие.
«Таких мы раньше не видели. Бледные. Худые. Грязные. С распухшими ногами и.... необыкновенно тихие. Те, кто был покрепче, слезли с подвод и опустились на траву, - вспоминал после войны председатель сельсовета Сагид Шовгенов. - Совсем больные остались лежать в подводах».
С детьми были женщины-воспитатели. За старшего – мужчина-инвалид с пустым рукавом, заправленным за пояс гимнастёрки. Мужчина рассказал, что дети из ленинградско-го детдома, что на Малой Охте.
«Планируем через Клухорский перевал уйти в Абхазию, но боюсь, довезём не всех, - сказал однорукий солдат. - Многие, пожалуй, помрут в дороге».
«Зачем мучить детей, дорогой? Почему не раздали по домам?»  - спросил у него председатель сельсовета Сагид Шовгенов. Мужчина протянул в их сторону единственную руку: «Ты на их лица посмотри - сколько здесь евреев. Кто же их возьмёт? Немцы расстреливают за укрывательство евреев».
Судьба маленьких ленинградцев решалась на импровизированном аульском сходе.
Своё веское слово тогда сказали старейшины: «Не время разбирать – свои дети или чужие, не пристало нам и бояться за собственную жизнь. Значит, будем заботиться о них, как о родных. Это закон чести «Адыгэ Хабзэ», завещанный предками, а потому и обсуждать нечего».
На том и порешили. Аульские женщины, которым и самим приходилось туго – в каждой семье в ту пору было по пятеро–семеро, а то и больше детей, стали спешно разбирать ленинградских малышей по домам.
Происходили совершенно удивительные случаи. «Был среди них один мальчик – Володя, – вспоминала жительница Бесленея Рабигат Эскиндарова. – Ему было годика три. Увидев одну из женщин, стоявших у обоза, он с трудом слез с подводы и, крикнув «Мама!», крепко обнял за ногу. Она подняла его на руки и без слов отнесла в свой дом…».
«Я ничего не знала, соседка прибежала, сказала: «Там мальчиков раздают!» Деда не было, он был на горных пастбищах. Я пошла сама. Шурик был маленький, щупленький с облезлым носиком и узкими плечиками. Думаю, воспитаю - сын будет», - вспоминала годы спустя Кара Адзинова. Она едва уговорила Витю Воронина (Кара называла его Шуриком) в гости зайти.
«Во дворе много женщин было. Соседки пришли, угощенье принесли. Смотрят на меня и плачут. Бабушка (папина мама), ей тогда 120 лет было, усадила меня за стол и стала кормить. А я вдруг индюков увидел, впервые в жизни. А они красивые! И они танцуют! Я подумал, лично для меня они танцуют. Честное слово, из-за индюков я и остался», - рассказывал Виктор Воронин, ставший Рамазаном Адзиновым.
Семья Охтовых усыновила троих детей. Сагид Цеев взял Володю Жданова. Марика, фамилия которого до сих пор неизвестна, увела Кукра Агаржанокова, а Алёшу Сюськина - Кулистан Патова.
Всего жители аула приютили 32 ребёнка – всех, кто согласился остаться, и тех, кто уже не мог продолжать путь.
Вечером председатель колхоза Хусин Лахов, председатель сельсовета Сагид Шовгенов и Мурзабек Охтов собрали жителей села. Прошёл слух, что гитлеровцы прорвали фронт и скоро будут в Бесленее. Помня о словах однорукого солдата, решили дать ленинградским детям черкесские имена и фамилии и записать их в сельскую книгу, как рождённых в ауле. Хусин Лахов распорядился раздать семьям, приютившим ленинградцев, остатки скудных колхозных запасов (пшено, кукурузу и мёд) - для восстановления сил больных детей.
Немцы зашли в Бесленей на следующий день после того, как на окраине села остановился обоз. Детей уже занесли в похозяйственную книгу под фамилиями их приёмных родителей. Так Алексей Сюськин стал Алексеем Патовым, Марик – Муссой Агаржаноковым, Владимир Жданов – Владимиром Цеевым, Витя Воронин – Рамазаном Адзиновым, Катя Иванова – Фатимой Охтовой, Володя Лисикий – Володей Охтовым, Саша (его фамилия неизвестна) – Рамазаном Хежевым, Коля Вейнер получил фамилию Гутякулов, Вадим Шахтман – Патов и т.д.
Обозу с детьми, которые не захотели остаться и поехали дальше, не удалось выйти на перевал, их настигли в Теберде и расстреляли. Откуда немцы узнали, что часть детей осталась в Бесленее, - неизвестно. Может, выдал кто, а может кто-то из воспитателей вёл записи и они попали в руки фашистов. Но детей искали именно в Бесленее.
Розысками руководил обер-ефрейтор Освальд. Похозяйственную книгу – главный учётный колхозный документ – немцы проверили первым делом, сверяли детей с записями в сельской книге. Людей таскали на допросы, угрожали расстрелом за укрывательство.
Почти полгода оккупанты находились в ауле. Все это время жители скрывали от них своих ленинградских приёмышей. Детей прятали по чердакам да подвалам, в хлеву. Даже мазали их лица сажей – для маскировки. Детям было запрещено разговаривать по-русски. Впрочем, черкесский язык они освоили быстро. Все они выжили в те трудные голодные, холодные военные годы благодаря заботливым рукам новых матерей и «лаховскому хлебу».
По-разному сложились после войны судьбы ленинградских черкесов Бесленея, как они себя называли. У многих детей нашлись родственники. Тех, кого разыскали, перевезли в сталинградский детдом, откуда их забрали родные.
Те, кого не нашли, остались жить в Бесленее. Женились, вышли замуж, родили детей. Каждый занял достойное место в жизни и снискал уважение односельчан благородством натуры и необыкновенно трепетным, даже по меркам горцев, отношением к родителям.
У Рамазана-Саши Хежева, когда он учился в седьмом классе, умер отец. Парень тут же пошёл работать и стал кормильцем для матери и двух сестрёнок. После армии он всю жизнь проработал в Бесленее шофёром.
Рамазан-Виктор Адзинов рос хилым и слабым, и мать Кара ночи напролёт сидела у его кровати. Когда Рамазану исполнилось 13, Кара неудачно упала, повредила позвоночник и после этого 16 лет была прикована к постели. Всё это время приёмный сын ухаживал за ней. После смерти матери Рамазан нашёл в её личных вещах связку писем, адресованных ему. Из них он узнал, что его настоящая фамилия Воронин, и что у него в Ленинграде живёт родная старшая сестра, которая его ищет.
Рамазан не осудил Кару за спрятанные письма. Он понял - приёмная мать очень любила его и боялась потерять. А с сестрой Надей он все-таки встретился. И вскоре перевёз её к себе в Карачаево-Черкесию.
Фатима Охтова (Катя Иванова) вышла замуж за Нуха Гукова и родила пятерых детей. К счастью, после войны нашлись её брат Валентин и сестра Евгения. Они единственные, кто выжил из обоза. По дороге в Теберду их приютили в станице Новоисправненской. Валентин вырос, вернулся в Ленинград, встал на ноги и стал звать сестёр. Только они не поехали. Слишком вросли в эту землю, ставшую родиной их детей, казачка Евгения и черкешенка Фатима. Когда Фатима Охтова – Катя Иванова ушла из жизни в 1996 году, её хоронил весь аул.
Многим приёмным детям полуграмотные бесленеевцы дали хорошее образование, считая, что дети должны быть лучше родителей.
«Если бы и предложили мне уехать в Санкт-Петербург, не уехал бы ни за что. Там нет ничего, здесь жизнь прошла. Да и черкес я. Здесь всё моё», - говорил Мусса Якубович Агаржаноков.
В другой жизни, в которой остались и Невский проспект, и Фонтанка, Муссу Якубовича звали Мариком. Больше он ничего не помнит. Якуб и Кукра Агаржаноковы дали ему свою фамилию и имя Мусса.
«Мои родители колхозники были – люди бедные, но для меня они всё сделали, чтобы я учиться смог. Я два института закончил, 45 лет физику и математику в Бесленее преподавал», - рассказывал Мусса Якубович.
Здесь он нашёл свою судьбу, женился на черкесской девушке. Они родили и вырастили достойными людьми пятерых детей.
Чувство голода – главное воспоминание Владимира Цеева-Жданова о блокадном Ле-нинграде. Его усыновила семья Сагида Цеева. Дочери Сагида до войны всего три класса закончили. А после войны наравне со взрослыми в колхозе работали. А Володе Сагид сказал: «Будешь учиться!» «Я только в восьмой класс перешёл, когда отец попал под трактор и рёбра переломал, - вспоминал Владимир Сагидович. - Я хотел пойти работать, но он запретил мне. Так я и окончил десятилетку, а потом поступил в горно-электромеханический техникум в Ростове-на-Дону».
Владимир Цеев - полный кавалер орденов шахтёрской славы. 35 лет проработал на шахтах в разных городах, и всегда рядом с ним была его верная супруга черкешенка Ляля. Он украл её как истинный джигит. Ляля и Владимир прожили вместе в любви и согласии 50 лет.
Благодарные черкесы-ленинградцы решили в память о совершённом в Бесленее коллективном гражданском подвиге установить приютившим и воспитавшим их родителям памятник от детей-блокадников. По просьбе Рамазана Адзинова скульптор Хатиза Кемрюгов изготовил макет такого памятника: черкесская женщина обнимает приёмного ребёнка из блокадного Ленинграда.
Благодаря средствам массовой информации пожилые ленинградские черкесы неожиданно получили мощную поддержку неравнодушной общественности из разных уголков России. Подвиг стариков и женщин аула Бесленей был оценён снизу такими же простыми людьми, как и сами герои этой истории. На призыв откликнулись многие. Благотворительные пожертвования на создание памятника внесли и жители Бесленея.
В 2010 году, через 68 лет с того времени, когда на окраине Бесленея появился обоз с истощёнными ленинградскими детьми, в ауле появился монумент «Матери-черкешенке», посвящённый межнациональной дружбе, возведённый на народные деньги.
Подвигу бесленеевцев посвящены книги, газетные публикации, поэмы, театральные постановки, о нём сняты документальные фильмы и новостные телевизионные сюжеты. Документы об этом показательном эпизоде героической истории Великой Отечественной войны переданы в Музей истории и памяти жертв холокоста в Тель-Авиве, а сам аул был номинирован на звание «Праведник мира», которое присваивается за спасение евреев Мемориальным комплексом Катастрофы и героизма еврейского народа Яд-Вашем, расположенным в Иерусалиме.
На шестом фестивале документального кино и авторских программ Северного Кавказа «Кунаки», прошедшем в посёлке Лазаревское в ноябре 2012 года, первую премию получила документальная картина «Бесленей – право на жизнь» режиссёра из Кабардино-Балкарии Вячеслава Давыдова. В рамках культурной программы форума прошла презентация книги московского поэта Николая Чистякова «Память сердца. Ленинградские черкесы Бесленея».
Чтут подвиг своих соплеменников из Карачаево-Черкесии и адыги всего мира…
«В наше время, когда не всё благополучно с межнациональными отношениями, памятник черкесской матери в ауле Бесленей, как и сам подвиг его жителей, - достойные символы подлинного интернационализма, которым был славен советский народ, и они должны стать показательными примерами истинного гуманизма и самопожертвования для ныне живущих и будущих поколений». Эти слова известного писателя и журналиста Генриха Боровика, как нельзя лучше определяют подлинную глубину и истинное значение подвига простых жителей черкесского аула Бесленей.