Имя Владимира Высоцкого неразрывно связано с Кабардино-Балкарией. Здесь были написаны «Вершина», «Скалолазка», «Прощанье с горами», «Песня о друге». «Вертикаль» – первый фильм, в котором он выступил как автор и исполнитель своих песен. 
В Приэльбрусье Высоцкий приехал в июле 1966 года. Благодаря рассказам очевидцев мы точно знаем, где именно он побывал. Мастер спорта по альпинизму Г. Каинов на съёмках картины был инструктором по технике восхождения. Позднее он вспоминал: «Местом размещения съёмочной группы стала гостиница «Иткол», расположенная в Баксанском ущелье. Из её окон хорошо видны вершины Накра, Донгуз-Орун, Чегет, Азау – наконец, величавый двуглавый Эльбрус. На съёмки выезжали в Шхельдинское ущелье. Палаточный лагерь киноэкспедиции располагался прямо напротив стен Шхельды, где беспрерывно, как и положено, в начале осени гремели лавины. Со съёмочной площадки просматривались Ушба, пики Кавказа и Щуровского. Отсюда же, с северной стороны Главного Кавказского хребта, начинается Ушбинский перевал – довольно трудный для прохождения. Во время тренировок мы с Володей не раз поднимались и на него. Отработкой ледовой техники занимались на леднике Кашка-Таш». 
Во время съёмок «Вертикали» Высоцкий познакомился с двумя легендарными личностями – Кайсыном Кулиевым и Хусейном Залихановым. В августе 1966 года он писал жене: «Мне народный поэт Кабардино-Балкарии Кайсын Кулиев торжественно поклялся, что через Совет Министров добьётся для меня звания заслуженного деятеля Кабардино-Балкарии. Другой балкарец, великий восходитель, хозяин Баксанского ущелья, тигр скал, Хусейн Залиханов, которого, по слухам, знает сама королева Великобритании (она-то и назвала его «тигром скал»), так вот, он тоже присоединился к обещаниям кавказского стихотворца и сказал, что я могу считать, что я уже деятель. Потому что я якобы написал про горы, а они, горы, – в Кабардино-Балкарии, значит, всё решено...». 
Принято считать, что Высоцкий жил трудно. Он действительно не имел официального признания, был полузапрещённым автором, не получал при жизни званий и наград. Вместе с тем его популярности мог позавидовать любой народный артист СССР. Песни Высоцкого слушали космонавты, врачи, рабочие, крестьяне и партийные чиновники. Он был женат на французской актрисе. Часто бывал за границей и даже записывал там свои альбомы. Советская власть смотрела на это сквозь пальцы. Хотя в то время и за более мелкие грехи можно было поплатиться карьерой. 
Высоцкий не был нищим диссидентом. За нелегальные концерты он получал неплохие деньги, играл главные роли в театре на Таганке. Один из немногих в Москве ездил на «Мерседесе». Жил в просторной квартире на Малой Грузинской. Разумеется, это ни в коем случае не умаляет его таланта, но и мученика в терновом венце из него делать тоже не стоит.
Он стремился к официальному признанию и, следовательно, был советским человеком. Его антиподом в этом смысле можно считать Иосифа Бродского. Вот уж кому действительно было наплевать на звания и членство в писательском союзе. Высоцкому было не наплевать. Казалось бы, зачем это человеку, известному всей стране? Песни которого заучивали наизусть, пели в компаниях и слушали на магнитофонных лентах. Он был популярнее космонавтов, хоккеистов, Фиделя Кастро и Ясира Арафата. 
Впервые я услышал Высоцкого очень давно. Кассета была заезженная, качество записи ужасное, и всё-таки, сосредоточившись, можно было разобрать слова: «Зачем мне считаться шпаной и бандитом?/ Не лучше ль податься мне в антисемиты./ На их стороне, хоть и нету закона,/ Поддержка и энтузиазм миллионов». 
Это потом «Мелодия» выпустила его сольные пластинки. Правда, невидимые бойцы идеологического фронта тщательно фильтровали репертуар, отобрав самые безобидные песни. Об антисемитах в них, разумеется, не было ни слова. Высоцкий пел про жирафа и антилопу, про утреннюю гимнастику, ну и, конечно, про горы. 
Спустя несколько лет мой родственник устроился в московскую студию звукозаписи, и с тех пор я слушал Высоцкого в прекрасном европейском качестве. Записи, сделанные за рубежом, приятно удивляли чистотой звучания. Высоцкий уже не хрипел в микрофон, и появилась возможность узнать, о чём именно он поёт. Тексты оказались замечательными. «Я за пазухой не жил, не пил с Господом чаю./ Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол,/ Но мне женщины молча намекали встречая:/ Если б ты там навеки остался, может, мой обратно пришёл». По-моему, это и есть настоящая поэзия, которую можно не только слушать под гитару, но и читать с листа. 
Тематика его песен разнообразна, как и сама жизнь. Монолог рецидивиста Сергеева, и вдруг на тебе – приглашение во «дворец, где играют свирели». И, что поразительно, никакого диссонанса в этом нет. Переход от блатной романтики к любовной лирике воспринимается спокойно, органично и легко. 
Каждая его песня – не просто рассказ. Это сценарий фильма. Мелодрама, комедия... «А у соседа пир горой, и гость солидный, налитой, ну а хозяйка – хвост трубой бежит к подвалу./ В замок врезаются ключи и вынимаются харчи./ И с тягой ладится в печи./ И с поддувалом…». Слушая это, живо представляешь сюжет в картинках. Видишь даже «бабу на сносях», не говоря уже о побитом женихе и прыщавой невесте. 
Он по-настоящему народный – артист, певец, поэт, бард. Если Галича, Визбора, Окуджаву слушает определённый круг людей, то Высоцкий близок и понятен всем – от комбайнёра до физика-ядерщика. А это, согласитесь, дорогого стоит. 
У каждого из нас свой Высоцкий. Для меня он в первую очередь поэт, выразительность стихов которого подчёркивает гитарный бой. «Я полмира почти через злые бои прошагал и прополз с батальоном,/ А обратно меня за заслуги мои – санитарным везли эшелоном./ Подвезли на родимый порог, на полуторке к самому дому./ Я стоял и немел, а над крышей дымок поднимался совсем по-другому». Солдат приходит с войны и видит, что его жена живёт с другим мужчиной. Банальный, в общем-то, сюжет Высоцкий сумел описать так, что от него мурашки бегут по коже. Перед нами, как живые, встают фронтовик и его жена со своим новым возлюбленным. «Я себя в пояснице согнул, силу воли позвал на подмогу:/ «Извините, товарищи, что заглянул по ошибке к чужому порогу./ Мир, совет да любовь вам, да хлеба на стол, чтоб согласье по дому ходило»…/ Ну а он даже бровью своей не повёл, будто так и положено было»…
Мне не нравится, когда кто-то поёт его песни. Особенно если это делается бездарно и неумело. Ладно бы ещё в тесной компании, под гитару и рюмочку водки. В таких случаях даже арии Шаляпина простительны и допустимы. Нервирует другое. Я бы назвал это юбилейными вакханалиями памяти Высоцкого. На сцену выходит актёр, иногда обделённый голосом и слухом, и затягивает: «Если друг оказался вдруг…». Особенно раздражают интерпретации и «личные находки» исполнителя, благодаря которым мелодия становится неузнаваемой. Хорошее улучшать – только портить, и так, как Высоцкий, его песни никто и никогда не споёт. 
Говорят, поэты обладают даром предвидения, но иногда они ошибаются. Как там у Высоцкого? «И хотя во всё светлое верил, например, в наш советский народ, /Не поставят мне памятник в сквере, где-нибудь у Петровских ворот…/ И всю жизнь меня колют и ранят,/ Вероятно, такая судьба/ Всё равно меня не отчеканят/ На монетах заместо герба». Памятник поэту установили. Причём именно у Петровских ворот. И на монетах отчеканили. Правда, пока только на юбилейных, но, как пел сам Владимир Семёнович, «ещё не вечер».