Двуязычие в балкарской поэзии дело новое, заслуживающее и признания, и осмысления в контексте истории литературы.
Всех, кто хочет вчитаться в строки Светланы Моттаевой, поражает её тяга к красоте, которая невольно перерастает в некий нравственный императив. Что ни говори, а интеллект, высокий профессионализм, чувство меры заставляют подумать о самых широких возможностях автора. В стихах Моттаевой звучат вкраплённые, вылепленные, впаянные в их плоть голоса русской литературы, её золотой и серебряной поры. А ещё слышен здесь голос нартских речитативов, романсовых исповедей и даже маршевых аккордов.
Светлана знает жизнь, она – настоящий литератор, она мыслит и страдает, радуется, не кокетничая и не позируя. Она не считает себя подарком для нас, читателей. И очень искренна, заявляя: «И меж вас живу такая – нелюбима и мила, ада мглу и солнце рая на своих неся крылах». Или снова о себе, что она «меньше женщина, больше поэт, не прославленный и не изнеженный». И это правда, потому что нет такого, кто бы был любим и обожаем всеми. Поэтесса Моттаева признана многими – теми, кто понимает толк в литературе, кто знает истинную цену поэтическому слову. Вольная, свободная работа со словом, безукоризненный вкус, культура и художественность, построение собственного, неконъюнктурного, хорошо эстетизированного микро- и макромира – это почерк поэтессы, и этого её достоинства никому не отнять. Для «постановки голоса» поэтесса обращалась к шедеврам мировой литературы, многое почерпнула у великих поэтов – таких, как Гораций и Данте, Пушкин и Лермонтов, Кязим и Кайсын. И в отражённом свете космического пламени литературы зримо высвечен луч сверкающей росинки.
Светлана считает – и недаром, что заслужила «всё, в жизни испытав, мир от цветенья алого до черноты дубрав», что «суть её «невечная», как мир окрест большой», ей «кажется отмечена тамгою вековой». Умозрительная философия суждений, красота родной природы вовсе не заслоняют от её взгляда тайны бытия, реалии сегодняшних дней.
Поэзия Моттаевой берёт на свои плечи тяготы жизни, как и мы, страдает от несовершенства миропорядка, от созерцания бедности, от утраты тех крупиц хорошего, что ещё вчера вдохновляли нас. Она сожалеет об утраченном, с любовью говорит о своих современниках: «Я помню вас, былой судьбы товарищи», сожалеет об иллюзиях, развеянных ветрами безжалостного времени в таких стихотворениях, как «И я была в толпе, и с нею ликовала», «Мы были все овеяны победами и кумачом отсвечивал наш взгляд». С горькой улыбкой говорит о бедах времени, где человек человеку уже не друг и не брат, где утверждаются насильно навязываемые стандарты типа «лица кавказской национальности». Как представительница этого племени она пишет, что «в зеркале своё лицо теперь пытаюсь изучить. Оно кавказское, увы. И как с лицом подобным жить?». Ответом на вопрос, который поэтесса задаёт и другим, и себе, является вера во всепобеждающую силу разума, заставляющего предощутить лучшее завтра, в нашу дружбу, в созидательную мощь «единого» человечьего общежития.

Трава застенчива весной,
Собравшись с духом в небесах,
На всех кавказских языках
Глаголят реки меж собой.

Глаголят – значит, поймут друг друга. Поэтесса верит в необходимость сочувствия, сопереживания, солидарности всех племён и народов, несмотря на то, что «на рубежах времени природа бунтовала, как будто угодив в расставленные сети». Дружелюбие, признание величия и сути соседа, величие всех нас, людей, очищение жизни от скверны высокомерия и себялюбия, и это через утверждение идеалов красоты – вот они, привлекательные черты её поэзии. Это прочитывается в «Этюдах», «Январе», «Дых-тау молчал...». В «Январе» одновременно с захватывающей картиной природы высказано сокровенное желание автора, констатируя смену времён года, оптимистически смотрящую в грядущее:

Я прозябала в январях, как беженка,
И душит кантиленой снегопад,
Храня в глазах терпение подснежника,
Которому весны не миновать.

Сегодняшний день зримо присутствует в поэзии Светланы Моттаевой, она живёт в нём.
Книга «Черты», несомненно, один из лучших, эстетически возвышенных сборников. Она стоит особняком в ряду многочисленных книг комплексом своих характеристик, где автор утверждает приоритетность художественности в литературе, а не конъюнктурные стандарты. Прекрасный язык, чарующие, филигранно очерченные образы, стиль классически возвышенный, тяготеющий к образцам не только родной, балкарской, но и русской, и мировой литератур. Светлана, судя по её произведениям, человек европейски образованный, профессиональный литератор, убеждающий нас в этой мысли каждой строкой, каждым стихотворением. В её произведениях присутствует непреодолимая тяга к воспеванию родной природы, материнского языка, нравственных, этических начал, делающих человека человеком, нерасторжимо спаянным с травой и камнем, всем тем, что мы зовём Отчизной. Прекрасны её миниатюры типа «Я не в садах Эдема, в милом дворике...», «Катился гром от неба по увалам...», «Плеяды», «Золотая бабочка», «В долгу я», «Поэма природы», «Неоконченная поэма», «Раздумья» и другие.
Интересно наблюдать, как поэтесса легко переходит от стихотворений, написанных на балкарском языке, к стихам на русском, обращаясь тут же к переводам кабардинских поэтов Нури Шогенцукова, Кашифа Эльгарова, Лиуана Губжокова, Руслана Ацканова и русскоязычного казахского стихотворца Олжаса Сулейменова на балкарский язык. Для понимающего язык читателя стихотворения знаменитого казаха «Степь Баканаса», «Ночью в пустыне» в особенности «Ах, женщина несравненная!» звучат с особой эмоциональной силой и страстью, захватывают своей зримой, осязаемой сущностью. Только новой, балкароязычной.
С. Моттаева никогда не относилась к поэтам, увлекающимся габаритным, количественным содержанием в своём творчестве, ей сродни миниатюрность, немасштабность повествовательной манеры, но это выводит её на чеканный, подчёркнуто элегантный стиль, являя нам красивую картину. К примеру, «Я не в садах Эдема, в милом дворике, и хризантемы, словно на майолике, впечатаны в лазурь небес. Отрадно!». Или: «Не мне замаливать грехи, я лучше напишу стихи, проадресованные в вечность, тем подтверждая быстротечность песка сквозь пальцев решето». Или: «Очарованной быть велика ли наука! С запредельных времён очарована я разливанным потоком седого Черека, да форелевым трепетом в диких ручьях».
Творческий почерк поэта – билингва (двуязычного), внутреннюю пружину работы его души и сознания трудно анализировать. Этот почерк представляет некую сложную вязь, орнамент, выписанный неким пером, периодически разворачивающимся, по мере надобности, на сто восемьдесят градусов эмоций, – то на одном, то на другом языке.
Читаешь Моттаеву на балкарском – думаешь: ну до чего же она балкарка! На русском – видишь, как хорошо этот человек освоил ладовый строй русского стихосложения. Она своя и для тех, и для других. А в итоге – для всех.