«Вино и хлеб — итог броженья/ Лозы и теста давних дней,/ И памяти воображенье/ Снов ясновидческих сильней./ Не снись, не снись, мой ненаглядный,/ Дай помнить мне твои глаза, -/ В них сок мерцает виноградный,/ А не горючая слеза./ Дай помнить мне осенний Нальчик,/ Чегем и розовый кизил,/ Где ты, мой поседелый мальчик,/ Меня без памяти любил./ Всё это снова будет с нами/ В течение ближайших дней…/ Не изводи дурными снами,/ Дай волю памяти моей!»
Автор этих стихов поэтесса Инна Лиснянская – жена и верная подруга поэта и переводчика Семёна Липкина. В 1957 году он стал заслуженным деятелем искусств Кабардино-Балкарской АССР, и для этого были все основания. Липкин много и плодотворно сотрудничал с поэтами нашей республики. Перевёл на русский язык стихи Бекмурзы Пачева и Кязима Мечиева, Кайсына Кулиева и Алима Кешокова. Благодаря ему Нартский эпос стал доступен всем народам Советского Союза.
Впервые его жена оказалась в Нальчике в 1968 году.  В своих воспоминаниях «Хвастунья. Монороман» Лиснянская писала: «Липкин и до меня ездил в Кабардино-Балкарию, но со мной - трижды. И трижды мы жили в угловом двухкомнатном полулюксе гостиницы в стиле сталинского ампира с колоннами. Эту гостиницу можно назвать более дородной сестрой старого домотворческого корпуса в Переделкине, - почти точно такой же ампир с колоннами и мраморной лестницей».
В свой первый приезд в Кабардино-Балкарию Лиснянская побывала на Голубых озёрах, красота которых её ошеломила. «В бирюзовой, в тяжёлой воде горы и деревья казались небоскрёбами, - вспоминала она. - Небоскрёбы я увидела лишь в 89-м году в Нью-Йорке, но они не произвели на меня такого сильного впечатления, как отражённые в Голубых озёрах. Почему-то отражение предмета в воде для меня часто привлекательней самого предмета: то ли зыбкость прельстительнее чёткости, то ли подводность - надводности, то ли невесомость - весу».
По словам Лиснянской, в два первых приезда в Нальчик Липкин с утра до часу дня переводил эпос «Балкарские нарты». Она тоже занималась переводами, а потом «с вдохновенной старательностью мелко нарезала редиску, зелёный лук, огурцы и помидоры, укроп и кинзу, варёные яйца и до горечи солёный овечий сыр. Всё это, залитое кефиром, Липкин называл богатырской пищей. До приёма богатырской пищи мы шли гулять в начинающийся напротив двухэтажного гостиничного здания парк… Он незаметно спускался в кизиловую рощицу. Но из этой малорослой рощицы с тёмно-красными вспышками ягод снежный Эльбрус казался ещё белее и величественнее и почему-то воздушнее. Я даже сравнила его в стихах, вскоре потерянных, с неподвижным белым парусом, рифмуя Эльбрус со вспышками кизиловых бус. Но ещё более красно-светящуюся кизиловую рощу я увидела в Чегемском ущелье, куда нас на свою родину возил классик балкарской поэзии Кайсын Кулиев».
С Кайсыном Шуваевичем их связывали тёплые дружеские отношения. Они начали переводить его стихи в сентябре 1977 года. Липкин - поэму и несколько лирических стихотворений. Лиснянская только лирику. «Кайсын Кулиев был широко образован, - вспоминала она. - С ним переписывался Пастернак, думаю, и по этой причине, а не только потому, что Кайсын Кулиев, вернувшись с войны, выехал в Киргизию, чтобы разделить участь своего, сосланного Сталиным, народа. Кайсын отлично знал русскую поэзию. Отдавая предпочтение Тютчеву, Ахматовой и Пастернаку, он и Мандельштама как-то распевно продекламировал мне в Переделкине. И не торжественно-певучие стихи, а об Александре Герцевиче. …Кайсын, бритый наголо, широкоплечий, с выдающимся тюркским носом, закинул, подражая Мандельштаму, свою мощную шею и пропел: «Жил Александр Герцевич, еврейский музыкант…».
В последний раз Лиснянская и Липкин приехали в Нальчик во второй половине семидесятых. На следующий день, вечером, к ним в номер пришёл Кайсын Кулиев. Вот как описывает эту встречу автор «Моноромана»: «Он спросил, движется ли работа, предварив свой вопрос фразой, которую вечно повторял: «Как говорит мой друг ингушский поэт Яндарбиев, кавказская поэзия - не цыганская кобыла, на базаре не продаётся!». Липкин ответил, что по два стихотворения сдвинули с места, можем прочесть. Четырежды Кайсын по-детски хлопал в ладоши и вскрикивал: «Как у меня! Как у меня, даже строк столько же, как у меня!». Он, безусловно, понимал, что слово в слово не переведёшь, но привык к тому, что всех переводят, увеличивая количество строк и искажая смысл. Всех, а значит, и его. Таков был метод многих советских переводчиков с языков народов СССР. Что и говорить, в отсебятинах переводчиков нуждались многие переводимые, но не Кайсын Кулиев. Липкин определял его как поэта, которому при царе за стихи платили бы. Липкин вообще делит известных поэтов, как нерусских, так и русских, на тех, кому при царе платили бы, а их - меньшинство, и на остальных, которым при царе за стихи и копейки не дали б. Дескать, царь не нуждался, чтобы его поддерживала идеология, а большевики нуждаются и щедро оплачивают именно идеологию, а не художественность… В тот вечер, когда Кайсын хлопал в ладоши, - «Как у меня!», - я, боясь, что дальше, как у него может и не получиться, и любя смешить собеседников, рассказала: «Елизар Мальцев переводил одного татарского прозаика и читал ему при мне в доме творчества две главы из романа. Время от времени татарин, сжав кулаки и отставив локти, тряс руками: «Весь дрожу, весь дрожу, - интресно, что дальше будет?!». «Да, интресно! — подхватил с хохотом Кайсын неправильно произнесённое мной слово и сутрировал, - что дальши будет?»…
А дальше было совсем не так, как им хотелось. Инна Лиснянская приняла участие в неподцензурном альманахе «Метрополь», а потом вместе с Семёном Липкиным и Василием Аксёновым вышла из Союза писателей СССР в знак протеста против исключения из него Виктора Ерофеева и Евгения Попова. По тем временам это был мужественный поступок.
«В 79-м году огорчённому Кайсыну пришлось отдать наши переводы, которые сняли прямо с типографской машины, на переперевод, - вспоминала поэтесса. -  В «метропольские» годы он нам звонил, а последний его звонок раздался из кунцевской больницы: «Инна, я написал лирическую книжку «Лебединая песня», прошу тебя, переведи мою лебединую песню, а я, по всей очевидности, навсегда уезжаю в своё Чегемское ущелье». И я перевела «Лебединую песню» Кайсына Кулиева, лёгшего вскоре в землю Кавказа».